Как видите, ситуация ничуть не упростилась: трудно точно определить, что означает понятие «не читал» и, следовательно, что значит «читал». Похоже, что чаще всего, во всяком случае с книгами, которые сопровождают нас внутри нашей привычной культуры, мы находимся в промежуточном положении между первым и вторым, и на самом деле трудно сказать про большинство книг, читали мы их или нет.

* * *

Так же, как и Музиль, Валери подталкивает нас к тому, чтобы рассуждать в терминах коллективной библиотеки, а не отдельных книг. Для истинного читателя, который размышляет о литературе, имеет значение не какая-то конкретная книга, а множество книг, и уделять особое внимание одной из них – значит рисковать, что потеряешь из виду все остальные, и, главное, ту составляющую каждой книги, которая участвует в выстраивании общей системы и позволяет понять ее более глубоко.

Кроме того, опыт Валери позволяет пойти дальше: перенять его отношение к каждой отдельной книге и научиться воспринимать произведение в целом, а значит, охватить взглядом сразу много книг. Поиски такой перспективы приучают не растворяться в отдельных фрагментах текста, оставаться на достаточном расстоянии от книги – только так и можно оценить ее истинное значение.

Как мы показали, культура – это способность понять место книги в коллективной библиотеке и ориентироваться внутри самой книги. С точки зрения этой теории ориентирования в двух измерениях совсем не обязательно открывать книги, о которых рассуждаешь, чтобы составить о них мнение и высказывать его. А само понятие чтения с этой точки зрения видоизменяется: оно уже не привязано к книге как материальному объекту, а может означать встречу с произведением в широком смысле, в том числе и в нематериальном облике.

Существует несколько способов составить достаточно полное представление о книге, не читая ее. Для этого достаточно прочитать или выслушать то, что пишут или говорят о ней другие. Этот метод, к которому, не таясь, прибегает Валери, чтобы судить о Прусте, помогает сэкономить много времени. Его можно использовать также, если книга редкая и ее не удается найти или если эти поиски угрожают жизни человека, который хочет ее прочесть.

И правда, по большей части мы взаимодействуем с книгами именно так. Многие книги, о которых нам приходится высказываться, а иногда – даже такие, что сыграли важную роль в нашей жизни, мы ни разу не держали в руках (хотя сами зачастую уверены в обратном). Но то, что другие нам о них рассказали или чем делились друг с другом в своих текстах или разговорах, позволяет нам узнать, о чем в них идет речь, и даже сформулировать свое аргументированное мнение.

* * *

В романе Умберто Эко «Имя розы»[13], где действие разворачивается в Средние века, рассказывается, как монах по имени Вильгельм Баскервильский в сопровождении юноши, которого зовут Адсон – именно он много лет спустя записал эту историю, когда уже сам состарился, – попадает в аббатство на севере Италии, где произошла странная смерть. Она станет первой из семи странных смертей, а конец этим несчастьям положит Вильгельм, изобличив виновника.

В центре аббатства находится огромная библиотека, построенная в форме лабиринта, большинство книг в ней посвящены теологическим вопросам. Библиотека занимает важнейшее место в жизни монастыря, а следовательно, и в романе: и потому, что это место религиозных штудий и размышлений, и потому, что именно с ней связана целая система запретов, определяющая, кто что имеет право читать, поскольку книги монахам выдаются лишь по специальному разрешению.

Расследование случившихся в монастыре смертей одновременно с Вильгельмом ведет безжалостный инквизитор Бернард Ги, который убежден, что за этими смертями стоят еретики, а именно приверженцы Дольчина – основателя секты, враждебной Папе. Под пытками он вырывает у нескольких монахов признания, подтверждающие его подозрения, но Вильгельму его версия не кажется убедительной.

Сам он приходит к совершенно иным выводам. Он считает, что убийства, происходящие в монастыре, не связаны напрямую с еретиками, а смерть монахов вызвана тем, что они пытались прочесть таинственную книгу, которая находилась в библиотеке аббатства и ревностно охранялась от их посягательств. Постепенно у него складывается представление о том, что это за книга и почему тот, кто не дает другим ее прочесть, решился даже на убийства. Но противостояние Вильгельма и убийцы, которое разворачивается на последних страницах романа, приводит к страшному пожару в библиотеке, и монахам лишь с превеликим трудом удается спасти ее от разрушения[14].

* * *

В заключительной сцене книги Вильгельм сталкивается лицом к лицу с убийцей – им оказался незрячий Хорхе, один из самых старых монахов в аббатстве. Он соглашается, с обвинениями Вильгельма и, как бы признав свое поражение, передает ему книгу, из-за которой уже погибло столько людей. Книга эта содержит несколько текстов: в ней есть сочинение на арабском, другое – сирийское, третье – переложение «Киприанова пира»[15] (пародийной версии Библии) и, наконец, четвертый текст на греческом – именно он стал причиной гибели людей.

Эта книга, спрятанная среди других сочинений, – второй том знаменитой «Поэтики»[16] Аристотеля, который до того времени в библиографиях не упоминался; в нем греческий философ продолжает свои размышления о литературе, и на этот раз его интересует смех.

После того как Вильгельм обвинил Хорхе в убийствах, тот повел себя странно. Он не только не мешает Вильгельму взять заветную книгу, но, наоборот, настаивает, чтобы тот читал ее прямо на месте. Вильгельм так и поступает, только прежде, чем листать книгу, он надевает перчатки. Теперь он может прочесть первые строки книги, которая, как он догадался, уже стоила жизни нескольким людям:

«В первой части мы говорили о трагедии, как она посредством сострадания и страха совершает очищение подобных страстей. Теперь же, как обещано, скажем о комедии (а также о сатирах и мимах): о том, как комедия, извлекая приятное из смешного, тоже способна очищать подобную страсть. До какой степени подобная страсть заслуживает внимания – мы говорили уже в книге о душе, заметив, что единственный среди всех животных – человек одарен способностью смеяться. Определим же, какому виду поступков подражает комедия, затем рассмотрим средства, которыми она вызывает смех, и эти средства суть действие и речь. Покажем, как в действии смешное рождается от уподобления лучшего худшему и, наоборот, от неожиданного обмана . Затем покажем, как смешное в речи происходит от двусмысленности, то есть от употребления сходных слов для различных вещей и различных слов для сходных вещей…»[17]